Заслуженному журналисту Украины Марку Левицкому, который вот уже более 50 лет пишет о «Шахтере», пошел 82-й год. Коллеги называют его «мэтром», «патриархом» и даже «динозавром», а «почерк» Марка Юрьевича знают читатели различных спортивных изданий — от газеты «Советский спорт» до «Команды». А еще он ведет программу «Футбольные посиделки с Марком Левицким» на региональном телевидении, комментирует матчи, пишет и издает книги. Название последней говорит само за себя — «С «Шахтером» навсегда!». Недаром президент клуба Ринат Ахметов признавался: «Левицкий — мой лучший трансфер».

Начинал он как теннисист и два десятилетия возглавлял областную теннисную федерацию. Когда же создавался профессиональный футбольный клуб «Шахтер» (Донецк), стал его вице-президентом. Однако когда теперь Левицкого спрашивают: «Марк Юрьевич, а что вы больше любите — теннис или футбол?», он невозмутимо отвечает: «Женщин». Ну что тут скажешь?


— Марк Юрьевич, для начала приведу пару цитат. Иван Бунин на склоне лет сокрушался: «За что мне быть старым?». Драматург Эжен Ионеско, почувствовав, что с годами становится немощным, писал: «Я в бешенстве. Не ожидал этого, не ожидал». Простите, а как процесс старения проходит у вас?

 

— На старость не жалуюсь. И говорю своим более молодым коллегам, что в каждом возрасте есть свой интерес. Иной раз удивляешься: чем это молодые там занимаются, не имея нужного жизненного опыта? Я думаю, надо просто уметь строить свою жизнь самому.

Знаете, как Ринат Леонидович Ахметов поддерживает хорошее настроение? У него поразительная способность даже негатив оборачивать в позитив. Если «Шахтер», допустим, проигрывал 0:3, а уступил в итоге 2:3, он говорил: «Избежали позора». После проигрыша мог сказать: «Мы с поражениями становимся сильнее». Вот как надо уметь!

— Вы по-прежнему пишете отчеты о матчах, ведете телерепортажи...

— А чего дома сидеть?

— Здоровье не подводит?

— Хреновое, конечно. Несколько лет назад аденому удалили. После этого еще раз прооперировался в Германии. Маленькие операции, но все равно проблема. В соответствии с паспортными данными, как говорится.

— Однако ваш пример воодушевляет...

— Честно говоря, сам не пойму, почему я активный. Потому что особых генов не было, папа умер рано — в 65 лет. Мама, правда, до 80-ти дотянула. И еврейское здоровье вроде бы не должно было способствовать долголетию. Думаю, на мою жизненную активность повлияла любовь к женщинам. Я в этом плане очень грешен. Но это не для прессы.

— Как раз для прессы, для людей: пусть учатся жить долго и активно...

— В свое время я стал инициатором акции футбольного клуба «Шахтер»: в канун Нового года Ринат Ахметов и Игорь Крутой посещают детские больницы, сиротские дома и оказывают им материальную помощь. Так я познакомился с композитором Крутым. Милый человек. Увидел как-то, что иду с молодой девушкой, отозвал в сторонку: «Вы это дело не бросайте. Не бросайте!».

— Согрешив, потом каетесь?

— Заикаюсь, заикаюсь (смеется). Хорошо, что во время репортажей это не случается.

— Марк Юрьевич, будем считать, что один секрет вашего долголетия вы уже раскрыли. Говорят, и хорошая атмосфера в семье этому способствует?

— У меня, к сожалению, детей немного — дочка и еще есть внебрачная. Хорошая девочка, живет в Донецке: окончила институт, работает. Очень хочет, чтобы у нее были папа, сестра. Когда я сказал об этом другой дочери, та приняла новость весьма нелюбезно. Но я ей объяснил, что надо ценить каждого родственника: их не так уж много, и отношения у сестер вроде бы налаживаются.

Самое мое большое огорчение — то, что я вдовствую. Жена Неля умерла три с небольшим года назад. Мы с ней — одногодки. Она была здесь известным врачом — доцент, гинеколог. Фамилия у нее хорошая — Евтушенко. Теперь живу один и должен заботиться от том, чтобы квартира, которая досталась мне от отца, была прибрана, чтобы еда была приготовлена. Сегодня придет приятельница из прежних времен, поможет борщ сварить, я сам еще не научился.

Страшно, что одиноко. Дочка и внук — в Германии, недавно родилась правнучка. С родственниками, конечно, кровная связь, и ты за них переживаешь. Но общение, как правило, самое желанное, всегда было с друзьями. А большинство их уже ушли из жизни.

— От чего умер ваш отец?

— Сердце, сосуды. Сейчас это элементарно лечится. Он был экономистом в угольной промышленности, работал в Донбассе. А в 34-м, когда началось строительство московского метрополитена и туда собирали инженерные кадры, стал начальником планового отдела «Метростроя».

Мы 20 лет прожили в столице. Отца почти не видел. Потому что он приезжал с работы в семь вечера, ужинал, спал немного и в половине десятого вечера шофер снова забирал его на работу. Такой у верхушки министерства был тогда распорядок. Их отпускали только после того, как из ЦК сообщали, что хозяин — Иосиф Виссарионович Сталин — уехал. Это могло быть в два или в три часа ночи. Утром, когда отец спал, мы уходили на учебу. Вот такая жизнь была.

Кстати, с пятого по 10 класс я учился в 281-й московской школе в одном классе с будущим капитаном московского «Спартака» и сборной СССР Игорем Нетто и знаменитым кинорежиссером Георгием Данелией.

В начале 50-х в Донбассе были большие проблемы с углем: срыв добычи, плана. Для укрепления руководства из Москвы прислали нового начальника и двух замов, в числе которых оказался и отец. Интересно, что напутствие давал им лично Берия — он на тот момент отвечал за тяжелую промышленность. И я слышал, как отец тихонько сказал матери, что Лаврентий Павлович очень умный человек, произвел на них большое впечатление. Спустя год Берию объявили шпионом всех стран и народов, расстреляли. Я, уже великовозрастный болван, имел глупость иронизировать по этому поводу. Отец так уничтожающе посмотрел на меня, что больше я рот не открывал. На разговоры о политике в доме было наложено табу.

— Вы окончили Харьковский горный институт по его наущению?

— Да. Но проработал на шахтах лишь два года. Потом 30 лет заведовал сектором в институте «Донгипроуглемаш» — создавал горные машины. И все это время я разрывался между работой и спортивной журналистикой.

Отца очень огорчало то, что я ничего не достиг по горной части. Но это было не мое. Ему пришлось с этим смириться. Когда я начал вести репортажи по футболу, он стал относиться ко мне уважительнее.

— Вы слыли настоящей акулой пера. Судя по вашим публикациям таким и остаетесь...

— Я вообще считаю, что журналист должен быть справедливым, объективным и злым.

— Можно ли быть объективным, если всей душой болеешь за какую-то команду? Это ведь не скроешь, как ни пытайся...

— Я был стопроцентно объективным, потому что не зависел от футбольных властей. Все-таки работал инженером, а материалы в местную газету «Социалистический Донбасс» давал внештатно. Одновременно писал в московский «Советский спорт». В связи с этим у меня бывали неприятности. На меня тренеры иногда жаловались в обком партии, что было, как вы понимаете, чревато в то время. Достаточно было одного слова, чтобы меня перестали печатать. К счастью, никто этого слова никогда не сказал.

Я любил ходить на футбол. И всегда шел после матча с болельщиками, которые постоянно чем-то бывают недовольны. Даже если их команда выиграет, они находят недостатки. Я не мог закрывать глаза на то, что было в игре негативного. Не хотел, чтобы потом кто-то подошел ко мне и сказал: «Ты что, б... не видишь? Еще одни очки надень!».

Сейчас журналисты, в том числе и я, в той или иной степени ангажированы. И настоящей прессы, такой, какой она должна быть, — самоокупающейся, независимой, — у нас, к сожалению, нет. Ведущие клубы, которые участвуют в еврокубках, берут с собой на выездные матчи за границу журналистов, поскольку наши газеты такие поездки оплатить не могут. Естественно, это влияет на точку зрения корреспондентов.

— Тем не менее после недавней плохой игры «Шахтера» с «Зенитом» в Питере вы написали критический материал...

— Написал и все ждал, что Ринат Ахметов позвонит. Он не позвонил...

Это была четвертая игра команды, которая лишила ее шансов на выход из группы в Лиге чемпионов. Я напомнил, что в канун матчей пресс-служба «Шахтера» опросила специалистов и журналистов, и все как один предрекали команде победу в этих играх. Ну, ребята, как же так? Вы же вроде бы разбираетесь в чем-то, следите за состоянием игроков! А когда на команду смотрят в розовых очках, она начинает терять свой рейтинг, потому что без критики не пойдешь вперед, не на что будет опереться.

— Как вы расцениваете то, что происходит с «Шахтером»?

— Думаю, нет смысла сильно критиковать. Не бывает непобедимых команд, вы же знаете. Эти ребята уже «наелись» победами, они — «жирные», у них много денег, через силу играть не хочется, а сейчас надо стараться через силу. Пришло время, когда не грех сделать небольшой шаг назад. Чтобы выдержать паузу, собраться для следующих рывков вперед. Думаю, это очень хорошо понимает мистер Луческу. Он хитрый такой, себе на уме, но разумный человек, сильный профессионал. Удастся ли ему убедить в этом безумно амбициозного Рината Ахметова, не знаю. Могут возникнуть некоторые конфликты.

— Мистер Луческу на вас жаловался?

— После матча «Шахтера» с итальянской «Ромой» в 2006-м, проигранного 0:4, я дал критический отчет. Он побежал жаловаться к Ахметову, оправдывался: мол, мы до 65-й минуты играли хорошо. Ринат Леонидович позвонил мне и говорит: «Я вообще сейчас все содержание с тебя сниму». — «Ну, снимайте, — говорю, — что я могу сделать?». Но обошлось. Сейчас, когда звонит, говорит, что подзаряжается от меня разумными мыслями.

— Вы разделяете восторги по поводу двух последних товарищеских встреч сборной Украины со сборными Германии и Австрии?

— Понимаете, мы подготовили эти восторги. Сборная плохо играла все предыдущие матчи, и то малюсенькое, что зародилось, сразу вызвало такие эмоции. С немцами мы даже выиграть могли, у нас было два момента. Я не такой уж большой специалист, а, скорее, дилетант со стажем, но все-таки считаю: даже по этой игре было видно, что сборная Германии и сборная Украины — это две несопоставимые величины, совершенно разные планеты.

Тут еще разговоры о легионерах, которые очень не любят руководители «Шахтера», «Динамо», и, наверное, «Днепра», «Металлиста», потому что они строят на них свою игру. Но я, например, убежден, что это гробит наш футбол. Закрывает дорогу для молодежи, для перспективных кандидатов в сборную, которые из-за легионеров не имеют в своих клубах игровой практики.

Мне возражают: мол, пусть молодые сами пробиваются, они должны не получать места в командах, а сами их зарабатывать. Все это так. Но футбол — удивительная вещь, здесь на каждый весомый довод можно найти такой же аргументированный антидовод. И все остаются при своем мнении.

Подсказывают: «Посмотрите, на родине футбола, в Англии, в составе «Арсенала» иногда на матч выходят 10 легионеров, а то и 11». Говорю в ответ: «А где же сборная Англии? Почему она 30 лет ничего не может выиграть? Да потому, что там играют легионеры». Вот вам пример антидовода.

Возьмем «Металлист». Там аргентинцев и бразильцев столько, что впору называть этот клуб не харьковским, а южноамериканским.

— Вам как журналисту приходилось обращать внимание в прессе на того или иного перспективного молодого игрока? Случалось, что ваш выбор оправдывал себя?

— Могу назвать десятки фамилий футболистов, которые после этого попадали в основной состав и становились известными игроками, — Алексей Белик, Андрей Воробей, Сергей Ребров... Это было время, когда матчи дубля собирали по 10-15 тысяч зрителей. Помню, главному тренеру «Шахтера» Валерию Яремченко на игре дубля в Ереване я, показывая на Реброва, сказал: «Слушай, почему этот пацан у вас не играет в основе?». — «Да ему 16 лет!». — «Ну и что? Ты посмотри, он же ни одного эпизода не проигрывает». Яремченко его, по-моему, уже через тур заявил, и он вышел, забил.

Когда я ездил на выездные матчи «Шахтера», мне на областном телевидении давали большую бобину. Я договаривался с местными ребятами, платил им какие-то деньги, и они мне делали запись матча. Так вот, эту тяжелую бобину мне помогал таскать Сережа Ребров (он уже, наверное, не помнит). Ребров был очень хорошим игроком. А вот уход его из «Шахтера» был нехорошим. Он практически сбежал в киевское «Динамо».

— Но это как бы оправдало себя...

— Ой, не знаю. Тут опять же: на довод есть антидовод. Да, он в Киеве сделал карьеру. «Динамо» тогда стояло на недосягаемой высоте. И в Европе играло, и так далее. Ясно, что в Киеве собирались лучшие силы. Но мне как болельщику «Шахтера» хотелось бы, чтобы он играл у нас.

В Донецке так любили киевское «Динамо», что когда оно сюда приезжало, половина стадиона болела за него, а не за «Шахтер». Мы знали, что киевляне дадут перцу московским «Динамо», «Спартаку», ЦСКА. А это было очень важно. Хотя разделения на хохлов и кацапов тогда не было. Тем не менее это — москали, понимаете. Все считали, что Федерация футбола Союза, братья Старостины все делают для своих команд, а нас постоянно обижают. Хотя нас никто не обижал.

— Какие к вам предъявлялись претензии после ваших публикаций?

— У меня был такой эпизод. Первый матч сезона 70-го года. Весна. Дождливая погода. «Шахтер» на своем поле принимает московское «Торпедо». Матч интересный. 4:2 — выигрывает «Шахтер». Материал в «Советский спорт» надо срочно сдать в номер. Захожу в вестибюль, вижу — бегают администраторы москвичей, кричат, что нет горячей воды, игроки после холода не могут помыться. Кроме того, в тот день не работало табло на стадионе, были отключены телефоны и так далее.

Бегу домой, с ходу передаю по телефону материал в Москву. В нем говорю о том, что футболисты хорошо подготовились к сезону, чего не скажешь о стадионе «Шахтер». Перечислил все недостатки. И уехал в Сумы, где умерла моя одинокая тетка: ночью пришла телеграмма. Похоронил ее, приезжаю, а жена говорит: «Тебя тут из обкома все время ищут».

Что произошло? Вышел «Советский спорт» с моим отчетом. Виктор Понедельник, который заведовал отделом футбола, еще добавил в своем комментарии про «разгоряченные тела футболистов и ледяные струи».

В это время в Москве проходит заседание ЦК. Утром там собираются и, конечно, начинают читать не газету «Правда», а «Советский спорт». Все знают, что первый секретарь Донецкого обкома партии Владимир Иванович Дегтярев — страстный любитель футбола. Он поддерживал команду и вообще был замечательный во всех отношениях человек. Они — к нему: «Как же так, ты такой поклонник футбола, а у тебя стадион не готов?». Начали над ним подшучивать. Дегтярев позвонил в Донецк: «Разберитесь и по всей строгости накажите!».

В общем, вызывают меня на ковер в обком партии. Но, вы понимаете, в данном случае я был представителем московской газеты, и завотделом говорил со мной очень деликатно: «Ну, что же вы так? Если есть недостатки, зачем сразу писать об этом? Придите к нам, расскажите, мы примем меры».

— Пожурил вас...

— Но обиду затаил. В конце года я как судья всесоюзной категории должен был ехать с нашей теннисной командой в Польшу, но мою кандидатуру зарубили. Мне передали слова секретаря обкома: «Он нам испортил настроение, пусть теперь посидит дома».

— Вот вам и независимость...

— Был еще случай. «Шахтер» играл в Днепропетровске, матч показывали по телевидению. И я написал в местную газету, что игра очень напоминала договорную. Не хочу называть имени главного тренера, который тогда был в «Шахтере», он был моим другом и таковым остается. Милый человек, замечательный в прошлом футболист. Он прочитал мою заметку и отправился жаловаться первому секретарю.

Пришел с утра. Доложили первому, тот сказал: «Пусть подождет». Тренер просидел до восьми вечера. Наконец секретарь его принял: «Что случилось?». Так, мол, и так, Левицкий такое вот написал. Хозяин кабинета кивнул: «Да, я читал. Что тут такого? Что еще?». А тренеру обидно, что он целый день ждал и вроде бы чепухой побеспокоил занятого человека. Говорит: «У меня еще с нашим начальником команды недоразумения». Секретарь насторожился: «А это уже серьезно. Завтра — на бюро обкома!». И на следующий день тренера отправили в отставку.

— Этот тренер — Захаров?

— Ну да, Юрий Владимирович. Он поехал на базу, забрал вещички. Считайте, сам себя снял с работы, хотя никто его освобождать от должности и не думал.

— Обиделся на вас?

— Нет, молчал. Я как-то брал его на передачу, он сетовал, что пенсия — 1700 гривен плюс «Шахтер» 500 гривен помощи выделяет (это еще я организовал для группы ветеранов, когда работал в клубе). К юбилею «Шахтера» мы ходатайствовали о присвоении ему звания заслуженного тренера Украины, но не дали. Спрашиваю Рината Ахметова, как могло такое случиться. Он ответил: «Это, наверное, в министерстве, это не мы».

— А вас в честь юбилея отметили?

— Дали почетную грамоту. Я вышел к микрофону и сказал: «Когда учился в школе, мне в первом классе за успехи в учебе и отличное поведение вручили грамоту. Прошло 70 лет, и мне опять грамоту дали. А я рассчитывал, — говорю, — на медаль какую-нибудь». Все долго смеялись.

— В «Шахтере» одно время выступали Валерий Лобановский и Олег Базилевич...

— Они, конечно, изменили стиль «Шахтера» на более цивилизованный. У нас команда была простоватой немножко — трудяги в основном, а Лобановский и Базилевич воплощали футбольную культуру. Книги читали, театром интересовались. Лобановский потрясающе играл в бильярд, ему не было равных на базе.

Возглавлял тогда «Шахтер» Олег Александрович Ошенков. (Он был главным тренером донецкого клуба с 60-го по 69-й год, дважды выигрывал с командой Кубок СССР. — Авт.). Он был очень сильный тренер и человек хороший. Мы жили в соседних домах. И как-то он, оглядываясь, нет ли кого поблизости, сообщил мне: «Вы знаете, Лобановский и Базилевич слушают Би-би-си». А я, который с этого тоже день начинал, воскликнул: «Не может быть! Какой ужас!». И смотрю ему в глаза: черт, шутит или нет?

Он меня приучил к тому, что на футбол нельзя приходить выпившим. И я не позволял себе перед матчем ни в коем случае, хотя в молодости был не дурак выпить. В «Комсомольце Донбасса» работал журналист Витя Кузьменко — писал хорошо и то, что думал, но любил выпить, поэтому говорили: «Да он же пьяный все время, что он может написать?».

В 66-м Ошенков собирался поехать на чемпионат мира в Англии. А у «Шахтера» были неважные дела в первенстве страны, и он сказал: «Я не могу бросить команду». И это в то время, когда все рвались за границу. Пошел в обком и попросил: «Пусть Левицкий поедет» — и отдал мне свою путевку.

Потом Олег Ошенков работал в харьковском «Металлисте». Был президентом Федерации футбола Украины. Приезжал в Донецк, хвалил мои репортажи, говорил, что слушает меня, даже сравнивал с кем-то. У меня остались о нем самые теплые воспоминания.

— У Ошенкова случались конфликты с Лобановским и Базилевичем?

— Скажем, идет теоретическое занятие, Лобановский вдруг встал и пошел. Олег Александрович: «Ты куда, Валера?». — «Да одно и то же! Сколько можно это слушать!» — и ушел, хлопнув дверью. Зачем он это сделал, я до сих пор не пойму.

В футболе должен быть режим строжайший. В нем нет и быть не может никакой демократии. Конечно, это сразу стало известно секретарю обкома, и Дегтярев принял сторону Ошенкова. Меня позвал главный редактор «Социалистического Донбасса» Игнат Захарович Доманов, большой любитель футбола, член бюро обкома. Сказал: «Садись пиши материл против Лобановского — типа, звездная болезнь и все такое». Говорю: «Не буду писать». — «Чего это ты не будешь?». — «Потому что два дня назад в отчете о матче расхваливал игру Лобановского и Базилевича. А теперь стану критиковать?».

Я тогда уже был членом партии, так что немножко рисковал. Ну, они отвязались от меня и позвали Юрия Исааковича Шварца, замечательного журналиста, который в 36-м первым провел репортаж по радио. Шварц взял и написал. Лобан и Базиль знали, что я отказался, и сохранили ко мне уважительное отношение.

— Научный подход Лобановского-тренера к игре не вызывал у вас сомнений? Недоумевающих, помню, было много...

— И сейчас тренеры по-разному к этому относятся, даже в тех клубах, где есть научные группы. Я не знаю хорошо эту кухню. Мои близкие московские друзья, простые люди, «спартачи», то есть болельщики «Спартака», спрашивали: «Что, действительно, Лобановский тренирует по рекомендациям научной группы Зеленцова?». Я отвечал: «Не знаю».

Я, например, могу посмотреть футбольный матч и сказать, кто хорошо играл, а кто плохо. Без всяких цифр. Мне как-то позвонил Анатолий Тимощук и спросил: «Почему вы поставили мне в «Команде» низкую оценку?». — «Так, Толя, я посчитал». — «А вот у нас на базе вывесили данные нашей научной группы — кто сколько сделал передач, ошибок... и у меня показатели хорошие».

Говорю: «Толя, я ведь не веду таких подсчетов. Я наблюдаю с трибуны и вижу, у кого идет игра, а у кого она не клеится. Если хочешь, давай посмотрим с тобой видеозапись». — «А мне некогда». — «Ну, если некогда, так чего ты звонишь тогда?». Это единственный случай в моей практике, когда игрок выразил недовольство поставленной мной оценкой. А так, сколько я долбал игроков, никто не обижался, и мы оставались в хороших отношениях.

— Какие встречи со знаменитыми людьми вам запомнились?

— Не могу сказать, что я с кем-то из знаменитостей особо встречался. Но первый, конечно, это Николай Озеров. Я ж до войны жил в Москве. У моих друзей в Загорянке дача была забор к забору с дачей отца Озерова — Николая Николаевича, народного артиста, знаменитого баритонального баса Большого театра.

Важный был человек. Приходил на «Динамо», где играл его сын, сам на трибуну не садился, а ходил вокруг корта и по реакции зрителей слушал, как идет игра. Их семья была необычайно радушная, гостеприимная. У них несколько лет жил будущий рекордсмен мира по прыжкам в длину Игорь Тер-Ованесян, у которого не было своего жилья.

Николай Озеров-младший (в будущем великий спортивный комментатор) был на пять лет старше меня. Он уже тогда был толстый, здоровый. Выпивал жбан молока по утрам. И бесподобно играл в теннис.

Я видел Озерова в последние дни его жизни. Ездил в Москву, заглянул к нему. Он уже был в коляске. Как обычно, вместо «Здрасьте!» спросил: «Какие новости?». Грустно было видеть больным, немощным человека, который когда-то бегал, прыгал, излучал жизнелюбие и оптимизм.

— Недавно исполнилась годовщина со дня смерти прославленного вратаря и спортивного комментатора Владимира Маслаченко. Вам нравилась его манера вести репортаж?

— Она поначалу была несколько безапелляционная. Но потом, думаю, Владимир понял все-таки, что если взять пять заслуженных мастеров спорта, то и мнений может быть пять. Его немножко остановили сильные ребята на НТВ. Они приняли его в свою компанию, уважительно к нему относились.

Единственное — у него осталась какая-то ревность ко Льву Яшину. И то, что ему, вратарю Владимиру Маслаченко, славы немножко недодали. А как можно сравниться с Яшиным? На чемпионате мира в Англии на матче нашей сборной с венграми я сидел за воротами и понял, что такое «стенка». Бил Альберт. Яшин не видел, как летит мяч, но когда тот перед ним появился, в последнее мгновение успел непостижимым образом среагировать. Это фантастика!

А Маслаченко я видел в середине 90-х, когда он был не у дел. Спросил, чем занимается. Он говорит: «Сижу на даче, воюю с соседом за забор». Это когда от Влада Листьева ждали на телевидении больших перемен. И Володя Перетурин, и Маслаченко надеялись, что он их использует.

Маслак был удивительный человек. Сам себя сделал — и как личность, и как вратарь. Из-за границы привозил чемоданы книг. В своей работе придумывал много новинок. Одно время записывал перед матчем маленькие интервью и включал их в свои репортажи.

Тогда спортивные телекомментаторы стремились работать в программе «Время». И он там выходил. Имел широкий круг интересов, в частности, увлекался горными лыжами, здорово катался. Но у него случился прокол. Когда команда наших горнолыжников возвращалась из-за границы, Володя предупредил их, что на таможне будет шмон: мол, будьте осторожны. Разговор прослушивался, и его надолго исключили из программы «Время». Маслаченко переживал: все-таки престижно было и деньги какие-то.

— Сколько телекомментаторы получали за репортаж?

— Деньги были смешные. Просто стыдобища! Я получал за репортаж девять рублей, а если один тайм вел — 4.50. Тогда зарплаты были где-то от 100 до 200 рублей. Озеров получал 13, за международные репортажи — 18. Кто-то ходатайствовал за Махарадзе, и ему, как народному артисту республики, стали давать 36. Столько же и Озерову, тоже как народному.

— Как поживает ваша печатная машинка «Любава»?

— Я всегда говорю, что годы, когда я работал на ней (70-80-е), — были самыми счастливыми. Я ее купил по большому блату, благодаря звонку на базу из обкома. Сейчас она находится в музее ФК «Шахтер».

— Подходите иногда к ней, смотрите с грустью?

— Вы знаете, я все-таки смотрю вперед, стараюсь не впадать в ностальгию. Мне говорят: «А ты к детям в Германию не хочешь?». Отвечаю: «Да к чертовой матери Германию! Тут свой язык, а для меня язык — моя профессия, моя жизнь».

Когда я появился в «Шахтере», мне уже было 70 лет, и Борис Викторович Колесников сказал Ахметову: «Что ты берешь на работу сбитых вертолетчиков?». Сейчас мне за 80, и я еще востребован. Считаю, что  свое предназначение, в общем-то, выполнил. Успел сказать свое слово.

bulvar.com.ua