Вот уже второй год легендарный защитник киевского «Динамо» и сборной СССР Анатолий Коньков возглавляет Федерацию футбола Украины. О своей нынешней работе и о многом друго он рассказал в интервью bulvar.com.ua.

— Анатолий Дмитриевич, а вы детство свое — послевоенное донбасское — вспоминаете часто?

— Постоянно — а как без детства? Без него и жизни нет... Родился я в Красном Луче — небольшом городке шахтерском...

— ...в Ворошиловградской области...

— ...теперь Луганской, а потом отец и мы вместе с ним в Краматорск переехали — город машиностроителей: с той поры все уже хорошо помню, потому что лет шесть-семь мне тогда было. Отец работу на Новокраматорском машиностроительном заводе получил — это...

— ...гигант был!..

— ...да, и сначала старшим мастером он трудился, потом замначальника чугунолитейного цеха, а затем и начальником цеха стал, и когда я однажды к нему на работу попал, увидел, что люди там в респираторах ходят, вернее, в марлевых масках, потому что респираторов тогда еще не было. Этими масками рабочие рот, нос себе закрывали... Работа была тяжелая, нас в семье трое росло, а жили в двухкомнатной квартире, которую отцу завод предоставил.

— Достаток был или бедность?

— Сказать, что бедность, нельзя, но жили, как все.

— Почему же футболом стали вы заниматься?

— Да просто во дворе, когда с такими же пацанами, как я, познакомился, увидел, что футболом все они увлекаются. Площадок, о которых мы сейчас, во весь рост встав, кричим, что их нужно в достаточном количестве строить, не было, хотя строить, конечно, надо: время сегодня другое, и, разумеется, хорошие мячи нужны — тогда и их мы не имели...

— Что же было — пустыри только, да?

— Какие-то неблагоустроенные места во дворе — мы на них сами площадки себе создавали, а потом какие-то деньги у родителей клянчили, сами мячи покупали и самозабвенно играли.

— Кем вы в футболе хотели стать?

— Вообще-то, стать хотел ого-го, и поначалу эта мысль: кем стать? — даже в голову не приходила. Хотелось просто играть, но в нападение все время тянуло — голы забивать.

— Вы с этой тягой и потом справиться не могли...

— Ну да, но нашлись тогда люди, которые правильно меня сориентировали — в нужном, на мой взгляд, направлении. Лет в восемь я в организованную группу подготовки при командах мастеров класса «Б» попал: в Краматорске такая команда была, «Авангард» называлась, и в этой группе подготовки я обучался — у прекрасных тренеров, которые каких-либо колледжей или высших учебных заведений футбольных не заканчивали, но очень плодотворно с нами работали. 

Юрия Ивановича Нестеренко того же до сих пор теплым словом я вспоминаю, потому что все свободное время он нам уделял. В школе вот отучились — и потом в футболе полностью растворялись: иногда даже сделать домашнее задание забывали.

— С 68-го по 74-й год вы в донецком «Шахтере» играли — команде, которая в советское время характером славилась, кубковой была, бескомпромис­сной, неуступчивой, дать бой любому лидеру всесоюзного чемпионата могла, и настоящие мужики там играли: все знали, что лишь бы кто удержаться в «Шахтере» не сможет. Крепкий был коллектив?

— Ну, в 68-м я и в киевском «Динамо» мог оказаться, потому что, когда еще за «Авангард» выступал, после очередной игры в Черкассах, мы с тренером Николаем Яковлевичем Рычковым по Днепру на «ракете» в Киев отправились — там он меня рекомендовал в «Динамо».

— Сам Маслов смотрел?

— Да, Виктор Александрович и еще Коман Михал Михалыч... Мы какую-то двустороннюю игру провели, потом Коман со мной над передачами отдельно работал, и после этого Маслов добро дал на то, чтобы в команду меня пригласить. Я две ночи на базе «Динамо» провел, и меня в Краматорск за документами отправили: должен был вещи собрать, бумаги...

— ...то есть все уже решено было?

— Практически. Подал я заявление, домой уехал, а киевляне должны были на две игры — на первенство и кубок — в Донецк приехать: так совпало, что два матча подряд там играли, и в Донецке я не смог через плотные кордоны милиции и болельщиков к автобусу с динамовца­ми пробиться, вследствие чего в Киев они уехали без меня...

— Вы или слабый были, или нерешительный...

— Ну, может быть, нерешительный, а может, и слабый по тем временам, потому что киевское «Динамо» невероятное впечатление на меня произвело...

— Еще бы — золотой состав...

— ...да и сама база, где я два дня с такими титанами футбола, как Соснихин, Мунтян, общался... Наверное, просто испугался, почувствовал, что для такой команды явно еще не готов, а хотел все-таки играть, а не на скамейке сидеть, поэтому подумал: лучше в Краматорске останусь и буду потихоньку уровень свой повышать.

— «Шахтер», однако, тоже, судя по всему, не дремал...

— Меня туда Олег Александрович Ошенков пригласил — выдающаяся личность, прекрасный тренер и человек. За мной в Краматорск начальник команды Иван Палыч Бабушко приехал — с родителями побеседовал, со мной, и отправился я в Донецк, правда, после этого определенное время играть там мне не разрешали, потому что переход нужно было официально осуществить: заявление в киевском «Динамо» лежало, из-за чего некоторые сложности возникли, но потом все решилось.

— Кого звездами в Донецке тогда считали?

— Когда я в команду пришел, там прекрасные футболисты были: Пилипчук, Евсеенко, Лобановский и Базилевич играть заканчивали (мне удалось несколько дней при таких мастерах, как они, побыть — потом собрание состоялось, и они команду покинули), Щегольков, Губич, Юра Дегтерев карьеру свою начинал, вратарь... Мне повезло в этой команде выступать — тогда попасть в основной состав и с такими зубрами да при таком тренере, как Ошенков, играть, было за счастье.

— Вас шахтеры, простые работяги, любили? Героем тогда вы себя ощущали?

— Героем нет, но чувствовал, что могу принести определенную пользу. В «дубле» «Шахтера» я выделялся, и Ошенков к основному составу меня подтягивал — когда время пришло, туда поставил, и я там закрепился.

Тогда клубов не было, а команда наша при профсоюзе состояла и непосредственно от первого секретаря обкома партии зависела. Мне повезло, потому что Владимир Иванович Дегтярев (секретарь донецкого обкома Компартии Украины. — Д. Г.), как и его непосредственный сподвижник и соратник, заведующий административным отделом Николай Васильевич Каледин, большим любителем футбола был — они очень много внимания развитию футбола в Донбассе, в том числе «Шахтеру», уделяли, и если бы не их любовь и привязанность к нашей команде, не знаю, как бы моя дальнейшая судьба сложилась.

— Как получилось, что в 72-м году вы стали единственным советским футболистом, который в чемпионате Европы участвовал, будучи игроком первой лиги?

— История интересная... В сборную СССР в 71-м году я попал — Валентин Александрович Николаев пригласил. Он и в ЦСКА старшим тренером работал...

— ...в 70-м в чемпионы Союза их вывел...

— ...да, и старшим тренером сборной был, и вот после одного из турне, которым сезон мы закончили, сборная на коммерческий турнир Западный Берлин — ФРГ — Турция поехала. Возвращаем­ся мы из Турции, и в самолете Альберт Шестернев, который капитаном ЦСКА был, мне говорит: «В аэропорту большие неприятности тебя ждут — в ряды Советской Армии и Военно-морского флота призывать будут» (улыбается). Прибыли мы в Москву, таможенный досмотр и паспортный контроль прошли, и встретил меня полковник Нерушенко, который, по сути, всю спортивную часть ЦСКА формировал. Сказал, что есть, дескать, предложение — к ним перейти: нужно лишь военный билетик подписать... Я, конечно, никак туда не хотел, потому что «Шахтер» ничем не хуже был и возможности имел довольно солидные — в футбольном имею в виду плане...

— ...да и в финансовом, чего скрывать, тоже...

— Ну да, в общем, огромного желания повышать свое мастерство в ЦСКА не было, но полковник Нерушенко настаивал, а с ним человек 15 борцов были — они в здание аэропорта вошли, взяли меня на руки и понесли к выходу.

— Ого! Это в советское время!

— Да, спокойненько так, а Николай Петрович Морозов, замечу, авторитетом в Москве пользовался, и у директора аэропорта Шереметьево, в частности. Начали, короче, борцы из этого здания меня выносить...

— ...а вы не брыкались?

— (Смеется). Большие стеклянные витражи там были, и один из них ножками я разбил — милиция подбежала, которая была уже нашими оповещена (ну, приехали в Москву люди, которые должны были помочь мне барьер этот преодолеть)... У борцов стражи порядка меня отбили и через кордоны в ангар, где самолеты ремонтируют, провели — некоторое время мы там посидели, а потом милиция наших людей предупредила... Администратор из Донецка Сан Саныч Фокин и тренер Козырский, который с Николаем Петровичем работал, лесенку мне подставили, чтобы через заборчик перепрыгнул, и я тут же в такси прыг...

— Детектив прямо какой-то!

— Еще и какой! Довезли нас до Каширы, а оттуда мы с Фокиным, на поезде в Ростов добрались, где нас автомобиль ожидал, а там 170 километров — и Донецк. Привели меня к первому секретарю обкома, всю эту эпопею мы ему рассказали... Потом пару месяцев где-то я прятался, отдыхал, пока Владимиру Ивановичу Дегтяреву не удалось с Вооруженными силами СССР договориться о том, что воинскую службу я буду по месту жительства проходить.

Как, будучи игроком первой лиги, на чемпионат Европы попал? Ну, первая лига, где «Шахтер» тогда оказался, — это не показатель, команда у нас, в общем-то, неплохая была, просто клас­са не хватало, футболистов умелых, а с усердием и работоспособностью все в порядке было, этими качествами мы от других отличались...

— ...и духом особым, да?

— Да, кубковая команда, как ты сказал, была, бойцовский дух имела, но потом, когда Базилевич пришел, в другой футбол мы играть начали — на порядок выше по качеству. Олег Петрович серьезный отбор провел, в основной состав и Старухин попал, и Звягинцев — хорошие игроки, Дудинский Юра начал играть, Валера Яремченко (его переквалифицировали — был нападающим, а стал полузащитником, затем защитником)... Олег Петрович очень серьезный вклад в развитие «Шахтера», в становление его внес.

— Это он вас в «Динамо» перетащил?

— Ну, естественно — когда с Ло­ба­новс­ким киевское «Динамо» возглавили, тандем образовали. Я помню, как, еще «Днепр» возглавляя, Валерий Васильевич в Донецк приезжал или Олег Петрович в Днепропетровск — они постоянно общались, дружили, и на сборах «Шахтер» и «Днепр» вместе не раз были, между собой часто играли.

— В «Динамо» вы, тем не менее, не рвались, правда?

— Не скрою: особого рвения не было, но уровень этой команды в тот момент, когда Олег Петрович Базилевич туда перешел, не отметить нельзя было. Впрочем, решение я принял не сразу, потому что Владимир Иванович Дегтярев людей, которые в «Шахтере» играли, поддерживал, уверенность в завтрашнем дне давал, мы о будущем думали... Словом, не все так просто было.

— В киевском «Динамо» вы с 75-го по 81-й год отыграли — даже 82-й немножко, по-моему, захватили...

— Пришел в конце 74-го, когда «Шахтер» очередной сезон, не совсем удачный, окончил. Олег Петрович в конце 73-го нас покинул — в 74-м уже в «Динамо» работал, после этого перестройка в команде горняков началась, и в конце 74-го я уже динамовцем был.

— За годы, проведенные в Киеве, вы стали четырехкратным чемпионом СССР, обладателем Кубка Союза, взяли с товарищами Кубок кубков и Суперкубок УЕФА — блестящая карьера! Когда в киевское «Динамо» перешли, наверняка были наслышаны, какие сумасшедшие там нагрузки: некоторых на тренировках даже рвало...

— Понимаешь, Дима, чтобы на тот уровень выйти, на котором эта команда играла, нужно было, конечно, немножко больше работать, потому что с приходом Ба­зи­ле­ви­ча изменилось многое — прежде всего подход к футболистам...

— Система появилась...

— ...и тренировок, и отношений, и вообще понятие, что такое футбол и как к этому Величеству обращаться — на ты или на вы: все это было перестроено человеком, который, наверное, знал, чего хочет и каким образом это осуществить. Уйдя в киевское «Динамо», я уже немножко был подготовлен, поскольку с Олегом Петровичем работал и представление, кому что предстоит делать, имел. Разумеется, слухи ходили разные...

— ...а пугали?

— Ну, пугать только непуганых можно, а когда кое-чего уже видел, испуг не берет. Нужно было просто тем требованиям соответствовать, которые предъявлял тогда футбол через таких великолепных, я считаю, тренеров, как Базилевич и Лобановский.

— Ваши товарищи по команде мне говорили: «Анатолий Коньков полностью своей кличке Конь соответствовал — физически здоровый, мощный, смело в единоборства шел, причем пройти его было фактически невозможно, и нападающие просто его боялись»...

— Не понимаю: ну что значит «боялись»? Мы же не запугивали никого, жестоко не играли. Жесткость — да, присутствовала...

— Жестоко Новиков и Никулин в московском «Динамо» играли...

— Ну, эти — да, чересчур жестко (не жестоко, но все же чересчур): у них и клички соответствующие были — Автоген, Косилка, Гипс, Лом, а у меня, видишь, другая — Конь. 

...В «Динамо» тогда такой цвет футбольный собрался! Каждый игрок — личность, и я с удовольствием их сейчас по памяти перечислю: Рудаков, Трошкин, Фоменко, Решко, Матвиенко...

— ...Коньков, Колотов, Веремеев...

— ...Мунтян, Буряк, Онищенко, Блохин, потом еще Зуев, Дамин, Кузнецов Сережа — все футболисты высочайшего класса!

— То, что каждый из них был на своей позиции незаменим и это были игроки мирового уровня, правда или немного преувеличено?

— Нет, это так, и результаты, которые команда показывала, сами за себя говорят. Выиграть Кубок кубков и Суперкубок, наверное, непросто: ты же себе представляешь, что такое «Бавария» — какая это машина и как с ней бороться. На тот момент я и по сборной судить мог: футболисты там разные были, но выходцы из киевского «Динамо» готовностью к любому соревнованию отличались...

— ...функциональной подготовкой, как Валерий Васильевич любил говорить...

— Ну, терминологию можно было применять любую, но и Валерий Васильевич, и Олег Петрович, конечно, в развитие команды...

— ...и советского футбола в целом...

— ...огромнейший вклад внесли. Бывали моменты, когда ошибки какие-то допускались, и заблуждения были (все, как в жизни), в некоторых матчах выступить гораздо лучше могли, но не сложилось. Наверное, молодость виновата, но молодость — это недостаток, который быстро проходит.

— Футболисты, которые вместе с вами в середине 70-х играли, признавались мне, что речь не о том тогда шла, выиграет «Динамо» или проиграет, а лишь о том, с каким перевесом победит, и представители команд из Закавказья и Средней Азии приходили порой перед началом матча и просили: «Ребята, ну пожалуйста, больше двух сегодня не забивайте — стыдно нам так проигрывать...». Было такое?

— Что ж, и такие моменты бывали, и разговоров вокруг них много ходило, но «не забивайте» — это уже легенды, сказки какие-то, которые тогда рождаются, когда люди от футбола отходить начинают.

— Покойный Котэ Марахадзе, с которым мы дружили, говорил мне о вас и ваших партнерах: «Это были звери — под динамовский тот каток любая команда попадала, и никто устоять не мог», и это действительно были звери, люди с двумя сердцами, причем фактически 13-14 в основном составе ребят выходили — скамейки же не было!

— Ну, в принципе, была, но очень маленькая.

— Роботами, машинами вы себя ощущали?

— Да нет, и хотя расписываться за других не могу, лично я человеком себя чувствовал — в этой, будем так говорить, приятной компании.

— 75-й год пережить — счастье?

— Думаю, не только для футболиста — для любого спортсмена.

— Когда после этих побед слава пришла, когда ваши автомобили люди несли на руках, когда вы с гордо поднятой головой по родному городу шли и все улыбались вам, все вас любили, какие ощущения были?

— Приятные, разумеется, хотя иногда от этого внимания хотелось куда-нибудь спрятаться, потому что задачи, которые перед нами стояли, и весь этот антураж несовместимы. Тем, кто не мог в этом плане с собой справиться, Валерий Васильевич и Олег Петрович помогали, так сказать, абстрагироваться, а от тех, кто что-то чрезмерно себе позволял, коллектив попросту освобождался.

— Сегодня­шним молодым людям — и болельщикам, и футболистам — наверняка трудно себе 70-е годы представить: интернета нет, компьютеров, айфонов и айпедов тоже, в СССР три (ну, кое-где четыре) телевизионных канала всего. Когда футбол показывали, это праздником становилось для миллионов, футбол вообще был религией, а вы, без преувеличения, — народными героями. Каково было ими себя ощущать?

— Не знаю — я, наверное, как-то этого не заметил, да и что значит «народные герои»? — мы просто работу свою хорошо делали.

— Да не просто хорошо — великолепно!

— Чувствовали себя достойно, нормально, к тому же строй, который тогда был, за рамки каких-то общепринятых норм поведения, отношений и так далее выходить не позволял.

— Вы с лучшими командами мира играли — какой-то мандраж был? Как вообще настраивались, зная, что ваш соперник сегодня — «Эйндховен» или, допустим, «Бавария»?

— Ну, мандраж перед матчем всегда бывает — у каждого он по-разному проявляется, но обычно до того, как начинаешь в процессе участвовать. Есть сомнения, как это пойдет, как то, но когда машина поехала — все, никакого мандража, пошли в бой ребята, а как наш великий актер и режиссер сказал, в бой идут одни старики (улыбается).

— Вы, защитник, лучшим мировым форвардам противостояли, а как к поединку с каждым из них готовились? Вот знали, допустим: Герда Мюллера опекать сегодня придется или Ральфа Эдстрема...

— Это работа была, и настолько скрупулезно двумя нашими тренерами продуманная (да не только двумя — всем штабом), настолько просчитано было, что каждый игрок должен делать, что потом, когда игра начиналась, каждый выполнял то, что необходимо, а если удавалось больше, это индивидуальным творчеством считалось, которое, как мастер такого класса, ты показать обязан.

— И Мунтян, и Буряк, и Онищенко, и Блохин рассказывали мне, что очень часто соперники недозволенные приемы против них применяли: и плюнуть в лицо могли, и всячески спровоцировать, «но, — уточняли они, — мы знали, что если против нас кто-то сыграет грубо, там, сзади, их встретят как следует Коньков, Решко, Фоменко, Матвиенко, Трошкин...». Действительно людей, которые правила нарушали, «встречали» конкретно?

— Ну, чего теперь вспоминать, конкретно (улыбается) или нет?..  Уникальная, конечно, ситуация в Ростове у нас была... Состав накатанный, каждое движение отработано, каждый игрок свое место на поле знает: когда расширять диапазон действий, когда сужать, когда атаковать и так далее — тактика была, и над ней мы много работали, и вот в день игры у Михал Иваныча — Миши Фоменко — спина заболела. Вызвали меня Олег Петрович с Валерием Васильевичем и говорят: «Другой кандидатуры у нас нет — ты на его месте сыграть должен, в защите», а я же не знал, что до этого Фоменко они вызывали и тот сказал им, кто может на этой позиции его заменить. 

Начали они разъяснять, и поначалу я даже не понял, о чем речь, пока Олег Петрович не сказал: «А ты помнишь, как в «Шахтере» мы из Яремченко-нападающего полузащитника сделали, как ты его убеждал, как он не соглашался, тем не менее, в ответственной игре в Кутаиси на новую позицию встал и сыграл великолепно?». 

Пришел я домой, а с Михал Иванычем в одной квартире мы жили, разговаривать стали — и поняли, что ничего страшного в этом нет: так потом вместе с ним на одной позиции и остались.

— Вы хоть кого-нибудь из соперников когда-то боялись — чисто по-человечески, какие-то страшные для вас форварды были?

— Да, в принципе, нет, поскольку команда настолько была подготовлена, что бояться можно было только того, что по каким-либо причинам, от тебя не зависящим, сделать работу как надо не сможешь.

— Кто из соперников больше всего на поле вас впечатлил — так, что вы восхитились: «Вот это пацан!»?

— Ну, очень много таких футболистов было — и в Советском Союзе, и за рубежом, а если речь о командах идет, то прежде всего, конечно, сборная Германии поразила, и в первый раз это случилось на...

— ...чемпионате Европы...

— Нет-нет, когда Олимпийский стадион в Мюнхене мы открывали — там я и понял, что это просто сборная СССР в кубе! Это май 72-го был, и когда эту машину увидел... Во-первых, она не на той скорости ехала, на которой сборная Союза привыкла, и мы со счетом 4:1 проиграли, после чего задумываться я стал: «А почему же такая разница?».

— Может, просто передачу другую включили?

— Ну, наверное, не ту совсем и не так мыслили, потому что уже тогда эта команда пространство варьировала, уже тогда в ней полнейшая взаимозаменяемость футболистов была, они могли организованно отдавать территорию либо забирать, а для нас все это в новинку было.

— Рост и мощь на поле вам не мешали?

— Ну, не такой уж и мощный я был — худой и бледный, но нет, ничто не мешало.

— Играть через жуткую боль приходилось часто?

— Бывало.

— И пожаловаться было некому...

— (Разводит руками). Нас, наверное, тогда так воспитывали, что жаловаться нельзя было — жалобы не принимались. Как говорил Трошкин Володя, на поле не может выйти лишь тот, у кого нет ноги.

— Серьезные травмы у вас были?

— Ну, я и в больничке лежал, и зашивали — всякое случалось.

— Не жалко себя было?

— Как же не жалко? — жалеет себя любой, но жалость какая? Минутная, а потом в работу включаешься — и все по новой.

— Сегодня договорных матчей, на­сколь­ко я понимаю, только в чемпионате Англии нет...

— (Отмахивается), Ой, не хочу я об этом!

— Тогда хоть какой-то намек на подобные матчи был?

— Были и намеки, и некоторые матчи «веселые», но это единичные случаи, которые сразу же достоянием общественности становились и порицанию подвергались.

— Вы лично, что матч договорной, чувствовали?

— А это невооруженным глазом видно — и сегодня, и вчера, и позавчера было — тут обмануть невозможно.

— Однажды в одном из интервью в сердцах вы признались: «Годы, проведенные с Лобановским, как концлагерь, я вспоминаю!»...

— Нет, это за меня так сказали. Я потом журналисту тому звонил, он объяснял: «Я же другое имел в виду...», на что я ответил: «Что вы имели в виду, меня не интересует, но написали так, будто в чем-то Валерия Васильевича я обвиняю».

Это настолько насыщенный отрезок времени был, когда достаточно внимания семье уделять и себе я не мог, потому что на 365 дней в году недели две свободного времени выпадало.

— Остальное — матчи, переезды и база?

— Да — футбол, футбол и еще раз футбол.

— На базе, когда изо дня в день одно и то же, с ума не сходили?

— Некогда было сходить — за работой, а свободное время, которое нам предоставлялось, уходило на то, чтобы ночь поспать...

— ...в бильярд сыграть...

— ...или побросать картишки.

— Леонид Буряк поразил меня как-то воспоминаниями о том, что в Конче-Заспе очень много комаров было, а сетки на окнах базы отсутствовали, и по полночи великие киевские динамовцы с насекомыми сражались...

— Да, это было.

— Кому об этом теперь расскажешь, правда?

— Ну, я думаю, и рассказывать не надо, потому что условия, которые у «Динамо» тогда были, считались великолепными.

— Вы богатым человеком себя ощущали...

— ...конечно!..

— ...на всю оставшуюся жизнь обеспеченным...

— Разумеется, ведь на что мы тогда могли тратиться? Тех же комаров ловили бесплатно... Определенные ситуации жизненные, как в любом коллективе, случались, и дяди какие-то приезжали, пальцами нам грозили, повлиять как-то пытались, но влиять на нас было смешно.

— У вас в команде не просто мужики подобрались и бойцы, а личности, потому что люди, достигающие таких результатов, лишь бы какими по определению быть не могут. У каждого — свой взгляд на вещи, свой подход к делу, а конфликты внутри команды, друг с другом, когда-нибудь возникали?

— Ну, в жизни без конфликтов не бывает — в противном случае это, наверное, какая-то идиллия.

— Как их гасили?

— Всегда компромисс находили, и в большинстве случаев это, конечно же, удавалось.

— Чисто мужские разговоры, когда за пределы базы, в лесок, выходили и разбирались друг с другом, бывали?

— Не без того.

— Вам в этом участвовать доводилось?

— (Кивает).

— Ребята, которые с вами играли, говорили мне, что вы обладали непререкаемым авторитетом и к вам часто с просьбой те или иные ситуации рассудить обращались...

— И такое бывало. Понимаешь, коллектив единомышленников на определенные идеи заряжен, но иногда возникают моменты, которых, в общем-то, и не предскажешь...

— ...и в учебниках о них не пишут...

— ...и соломки заранее не подстелишь. Это как в анекдоте: собрались волки в лесу, на поляне сели и лесные дела обсуждать стали — как по-новому жить. Много было предложений, и одно из них следующее: надо бы по закону теперь, как положено, и в это время заяц в этот круг забежал. Волки бросились на него, разорвали в клочья, а потом опомнились: что ж мы наделали? — только же договорились по правилам жить! Ну, все, с этого момента по-новому давайте начнем, некролог напишем... Написали, и один спрашивает: «А как же подписаться — «стая волков» или «группа товарищей»?». Посовещались и подпись поставили: «стая товарищей». Разные бывали моменты, но мы всегда старшим, более мудрым, доверяли, капитанами их выбирали, шли за ними, зная, что объединить они могут.

— Колотов не случайно был капитаном? Чем он от других ребят отличался?

— О, Виктор Михалыч отличался от остальных одним — человеческие качества его над всеми другими, которыми Бог его одарил, превалировали.

— Символизм какой-то в том, что его первого из вашей команды не стало, усматриваете?

— Вы знаете, без слез (плачет) об этом нельзя... Виктор Михалыч как раз в такие моменты, о которых спросил ты, решал многое. Он вроде как и по возрасту такой же, как мы, был, но жизненного опыта имел больше, а есть ли в столь раннем его уходе символичное что-то?.. Может, и так... Вот мы с тобой накануне Высоцкого, которого я знал, вспоминали: он тоже рано ушел... И он, и Колотов — выдающиеся личности, а почему так получилось, не знаю.

— Почти 40 лет со времен этих прекрасных побед в Кубке кубков и Суперкубке прошло, нет уже Колотова, Рудакова, а вот сегодня, интересно, динамовцы того состава вместе иногда собираются?

— Редко и в основном по печальным поводам — вся эта суета жизненная спокойно общаться мешает...

— О Лобановском и Базилевиче разные точки зрения слышать приходится: одни утверждают, что первый в этом тандеме Валерий Васильевич, другие — что если бы не система Олега Петровича, которую он в «Шахтере» опробовал, ничего бы у них с Лобановским не вышло. Правда тут где?

— Мне одного или второго выделять труд­но — нам, я считаю, все-таки нужно признать, что когда они вместе работали, это была мощь! Почему вот мы говорим, что при них взаимозаменяемость футболис­тов началась? — наверное, они сами были людьми, которые друг друга дополняли. Тогда, что они делают, многие не понимали, и я статьи выдающихся журналистов читал, которые полагали, что футбол знают изнутри и досконально, — таких, как покойный Лев Иванович Филатов, который издавал...

— ...книги — одну за другой!..

— ...и киевское «Динамо» критиковал. Допустим, мы у «Эйндховена» со счетом 3:0 выиграли, а он написал: «Это не футбол!», поскольку понятия не имел...

— ...что происходит...

— ...и что такое футбол настоящий. Настоящий для таких критиков Константин Иванович Бесков да Андрей Петрович Старостин олицетворяли, и немножко он отличался, конечно же, от того, в который киевское «Динамо» стало играть.

— Вы вместе с ребятами довольно серьезный конфликтный период 76-го года прошли, когда вообще было непонятно, что и с игроками, и с тренерами дальше будет. С Лобановским, который вместо тандема один у руля «Динамо» остался, вы до 82-го года работали — это уже другой человек был, он изменился?

— Изменился, бесспорно.

— Что-то понял?

— Думаю, да — такие люди понимают.

— Валерий Васильевич по природе своей очень сильным был, авторитарным, и те, кто хорошо его знали, говорили мне, что кого-то еще сильного рядом терпеть он не мог. В команде вы, повторюсь, непререкаемым авторитетом пользовались, были в начале 80-х уже ветераном, человеком достаточно прямолинейным — с его стороны прохладного к себе отношения не замечали?

— Нет, там другое было — начались обвинения, на мой взгляд, необоснованные, по поводу некоторых моментов...

— Каких именно?

— Играли мы в Днепропетровске на Кубок Союза и проиграли «Днепру» — 1:0, по-моему, и некоторых из нас, в том числе меня, Валерий Васильевич обвинил в том, что все, в общем, не так. Ну а время — оно же все на свои места расставляет... Команда на очередной сбор в Крым отбыла и оттуда должна была в Москву лететь — с «Торпедо» играть. На сбор этот я не поехал, а потом вызвал меня председатель Гос­ком­спор­та УССР Михал Макарыч Бака и в приказном порядке туда отправил. Мы с Лобановским встретились, в номере его посидели поговорили, и он сказал: «Все-таки ты должен перед командой извиниться». Я опешил: «Валерий Васильевич, а в чем же я виноват?». — «Ну, я же перед тобой извинился...». — «Да, но я тут при чем?» — и он разговор закончил.

Я вышел на поле, в общекомандной тренировке участвовал, и поскольку с ребятами отношений мы не прерывали, общались, будто тех 10 дней и не было. В Москве «Торпедо» со счетом 4:2 обыграли...

— Карьеру свою вы могли продолжать дальше или уже все — чувствовали, что организм устал?

— Нет, выступать еще можно было, и я потом высказывания Валерия Васильевича читал, что, мол, рано Коньков ушел, мог бы еще играть... Конечно же, мог...

— ...такое здоровье!..

— ...но уже новые подошли ребята: Володя Бессонов, Сережа Балтача...

— ...Бережной...

— Да, целая плеяда футболистов, которые на этой позиции гораздо большую могли приносить пользу, потому что старый конь борозды не испортит, но и глубоко не вспашет.

— Конь, однако, совсем еще был не старый...

— Тем не менее я понимал, что эти парни выросли, их время пришло — сколько можно на лавке сидеть?

— Вариантов в другую команду уйти не было?

— О-о-о, миллион!

— Куда приглашали?

— В «Спартак», московское «Динамо», «Торпедо» — предложений множество было, но я так рассудил: после киевского «Динамо»...

— ...идти в «Спартак»...

— ...да вообще куда-либо (и туда в том числе) неприемлемо, потому что того огня, той атмосферы не будет, и вообще, Москва меня никогда не прельщала. Некоторые наши ребята пытались себя там по­про­бовать...

— Тот же Буряк в «Торпедо» играл...

— Ну, это право каждого — определять, где ему выступать: в «Торпедо» или в «Динамо», но я для себя решил, что после такого коллектива, как наш, ехать уже некуда.

— В советское время в отличие от ны­нешнего закончить с футболом, да и вообще с любым видом спорта, — это была трагедия...

— Полностью с тобой согласен, потому что после этого совершенно другая жизнь наступила...

— ...которой практически вы не знали...

— ...и догадываться о том, какая она, не мог. Все у меня было налажено и настроено, и хотя от бытовых проблем был далек, замечательный администратор наш Гриша Спектор успевал за нас все вопросы решать, — кроме определенных, как ты понимаешь...

— Ну, даже самое элементарное: вы, до­пустим, женаты, но с же­ной две не­де­ли в году проводите, и полноценную семейную жизнь начинать — это тоже в новую реку всту­пать, правда?

— Да все «в новую реку» было, но семейную тему поднимать не хотел бы — она для меня табу.

— Итак, вы с футболом закончили, но если вчера были героем, то сегодня — бывшим уже героем стали, и те, кто раньше улицу перебегали, чтобы вам руку пожать и автограф взять, теперь равнодушно проходили мимо...

— Если честно, когда я понял, что пора заканчивать скоро придет, тренерскую работу внимательно изучать начал.

— То есть себя вы готовили?

— Коне-е-ечно, хотя это адов труд — тренерский...

— Тяжелее, чем у игрока, правда?

— В несколько раз, потому что футболист действует так, как тренер его подготовил, как вместе они все обдумали и сложили, — если тренер, конечно, настоящий, а если одно название, то что уж там? Как вот в сборной СССР раньше играли? Пригласили меня, спросили: «Ты же знаешь все, да? Ну, иди». Вот и попали мы в 72-м на немцев, которые раскатали нас, раздавили, и точно так же в финале чемпионата Европы было...

— 3:0...

— Ну, конечно. С венграми мы еще потягаться могли, потому что они такие, как мы, были и в такой же футбол играли: где-то немножко лучше, где-то хуже, но в целом — в такой же деревянный, а немцы гораздо выше стояли.

— Советский футбол деревянный все-таки был?

— Ну, не совсем — это грубо я выразился: он был колоритный. «Динамо» (Тбилиси) можно было от любой другой команды отличить — значит, она уже не деревянная, ЦСКА тоже мы узнавали...

— ...«Спартак»...

— ...да, и какие майки на игроков ни надень, все поймут, что это — киевское «Динамо», а это — московский «Спартак».

— С бразильцами когда-нибудь вы играли?

— Конечно.

— Комплекса неполноценности при этом не ощущали?

— Да нет: все эти комплексы — выдумки журналистские. В 72-м году, по-моему, перед Олимпиадой, наши ребята...

— ...как дали им!..

— Ворошиловградская «Заря» всю Бразилию тогда обыграла, вернулась — и никаких вопросов не было. И комплексов тоже...

— Когда вы в футбол играть перестали, куда подались?

— Я долго с Валерием Васильевичем разговаривал и в симферопольскую «Таврию» отправился — это первая моя команда...

— ...первой лиги...

— ...ну да. Соединили меня там с Игорем Семеновичем Волчком, москвичом — я первым помощником у него был или двоих нас назначили, хотя двоих не бывает — это единичные случаи.

— ...а троих, как в 82-м году, когда стар­шими тренерами сборной СССР Бескова, Лобановского и Ахалкаци на­зна­чи­ли, тем более...

— На троих только соображать можно (улыбается). С Игорем Семеновичем мы лет пять потрудились — с перерывами: это хорошее для меня было начало. Команда, хоть и в первой лиге играла, была достойная, и под конец своей работы мне уже удалось проявить все, что впитал, перенял от людей, у которых повезло учиться.

— Моменты после окончания футбольной карьеры, когда казалось, что вы никому не нужны, были?

— Бывали.

— Вот вообще никому?

— Да, а в жизни у нас как? Пока ты в деле каком-то, нужен, а потом, когда жизненная ситуация вдруг на обочину вытолкнула, кто о тебе вспомнит?

— Что вы в такие минуты предпринимали?

— Все равно в футболе себя искал — от него не уходил никогда. То дворовый футбол развивал, то какие-то команды на турниры возил, и однажды предприятие создал (сам толком не понимал, какое), не­без­различными людьми себя окружил, которых тоже интересовал футбол, особенно детско-юношеский. Взяли мы юношескую команду в Очакове (Валерий Журавко с ней работал), экипировали, подготовили, на турнир в Швецию повезли... 

Потом снова тренерской работой я занялся, потому что жить же на что-то надо... Человека, который бы на всю оставшуюся жизнь себя обеспечил, еще я не видел — в мире совсем немного примеров, когда можно сидеть, сигару курить и о вечном размышлять. Или мемуары писать...

Пришлось даже в Азербайджан отправиться. С собой специалистов при­вез, которые азербайджанский футбол могли развивать, мы прекрасно в команде «Интер» вместе работали и хорошие отзывы получили, а когда сюда вернулся — работы не ока­залось. Друга себе нашел — бизнесмена Игоря Немировского, мы создали детский клуб «Старт», две группы детей определенного возраста набрали и за счет его возможностей их оздоравливали, тренировали, кормили, медицинское обслуживание обеспечили... Мини-клуб получился, а потом игроков потихонечку растаскивать начали, потому что законодательство футбольное у нас такое, что... Ну, сам понимаешь...

— Вы знаете, судьба у вас, на мой взгляд, удивительная: вы на вершине футбольного Олимпа были, с выдающимися партнерами в выдающихся командах играли, огромных успехов добились, а потом годы относительного забвения наступили — новые герои пришли, новые имена засверкали... Помню, как несколько лет назад при разговоре бывших московских футболистов присутствовал, и они друг у друга интересовались: «А тот что?». — «Да, команду какую-то тренирует». — «А тот?». — «В бизнес подался». — «А Коньков?». — «А-а-а, сбитый летчик...».  Полтора года назад, когда президента Федерации футбола Украины избирали, бурное обсуждение шло — кто этот пост займет? Сначала одну кандидатуру называли — его такой-то лоббировал, затем вторую — его такой-то поддерживал: в общем, или один этот пост займет, или дру­гой, и вдруг президентом федерации неожиданно для всех «сбитый летчик» становится, Анатолий Коньков. Какой пируэт судьба сделала, да? Об этом и в книгах не прочитаешь, а вот сами вы сбитым летчиком себя ощущали?

— Ну, сбитые летчики, я считаю, это те, которые никогда в футболе не жили: они сбитыми могут быть, подбитыми, ранеными, но раненым я себя никогда не чувствовал, потому что всю жизнь, начиная с детства, посвятил только футболу. Бизнесом я не увлекался, в Военно-воздушную академию, чтобы пилотом международных авиалиний стать, не поступал — исключительно футболом занимался...

— ...причем честно...

— ...ну совершенно честно, ни наград не ища, ни благодарности. Самое тяжелое на себя брал: есть вот команда и нет у нее тренера — ехал туда и, пока она существовать могла, выкладывался и работал, а у людей, которые к футболу или вообще к спорту пристраиваются, и терминология такая: то «сбитый летчик», то еще кто-то... Могут какую-то историю выдумать и распространять, но сами при этом ни футболу, ни спорту никогда ничего не давали, и весь этот негатив, вся эта...

— ...гниль...

— ...от них идет, потому что не понимают они сути. Точно так же, как эксперты футбольные во всех этих заангажированных передачах, которые сидят, щеки надувают и пытаются о футболе что-то там говорить... Ну нельзя людей оскорблять, нельзя себя продавать и плевать...

— ...тем более в личностей...

— ...естественно. Даже в сфере театральной почему-то явных таких моментов, когда уничтожают друг друга, нет, а в футболе полно. Казалось бы, никакого отношения к спорту не имеют: чего же туда идут? — тем не менее идут и начинают профессионалам рассказывать, как им работу свою делать.

— Курам на смех...

— Ну, наверное, тем не менее это постоянно у нас происходит.

— Вы, когда неожиданно для всех президентом Федерации футбола стали, что почувствовали?

— Да ничего — лишь то, что работы хватит, только запрягайся, и опять вспомнил детство свое, то, с чего начинал... Тут же, ты понимаешь, как? Те, кто в футболе профессионалами себя мнят, всю эту карусель как раз и создают, потому что в мутной воде рыбку ловить легко. Я этих людей не понимаю — ну, если я, предположим, в футболе не разбираюсь, почему должен им заниматься, если не специалист, с чего это вдруг профессионалам должен советы давать? Я же не прихожу с советами к металлургам, и если, что такое металлургический комбинат, не знаю, старшим мастером или начальником цеха туда не иду!

— Все эти полтора года тяжело было фе­дерацию возглавлять?

— Очень, потому что одно только назначение главного тренера сборной чего стоит: все вокруг рекомендации дают, что нужно обязательно взять иностранца, — чтобы никому ни за что не отвечать, чтобы дальше в тепле жить, вкусно есть и сладко спать.

— Это ваша инициатива была — пригласить Михаила Фоменко?

— Ну, конечно. Наши мэтры футбольные теперь удивляются: «Как это ты угадал?», а я же гадалкой не работаю, на кофейной гуще не ворожу и магических способностей не имею — я просто знаю футбол и знаю, какой человек в этот конкретный момент может положение выправить. То, что происходило потом... Ты даже представить себе не можешь, какое давление на меня было, как отчаянно оппоненты мои боролись, но за другое — за деньги, а футбол не интересует их совершенно.

— Вы со­зна­вали, что было бы с вами и с Фоменко, если бы сборная про­­валилась?

— Ну я же не сумасшедший, и хотя первый вице-президент ФФУ, то есть мой первый помощник, говорит, что я «сбитый летчик», что «Каддафи на фоне Конькова от­ды­хает», что вообще руководитель я нич­тож­ный и человек неадекватный...

— Хороший помощник у вас!

— Отличный — почему нет?

— Помогает?

— Как видишь...

— Ну, вы же федерацию сокращаете...

— Да ее нужно было давно уже сокращать, но люди есть люди — это судьбы, это жизни. Ну а, с другой стороны, как терпеть, если 180 или 190 человек в штате, а друг друга заменить, дополнить не можем, струк­тура эта — великолепная компания, но не для футбола, и те советы, которые мне давали, никакого отношения к нему не имеют. Я вот в ФИФА поехал, с людьми там беседовал, целый аудит сюда пригласил, чтобы они посмотрели, как мы работаем. Аудиторы здесь три дня провели, со всеми пообщались, рекомендации дали, после чего мы рабочую группу, чтобы все это усовершенствовать, создали. Стали начальников отделов и департаментов спрашивать, как дальнейшую работу они видят, и в результате к определенному мне­нию пришли.

— Сегодня вы не жалеете, что федерацию — этот неподъемный груз — на свои плечи взвалили?

— Я вообще ни о чем не жалею — а чего жалеть? Жизнь есть жизнь, работа есть работа — ее делать надо, а жалеть будем, когда на пенсию пойдем.

— Каков сегодня, на ваш взгляд, уровень украинского футбола?

— Ну, безусловно, сейчас он вырос — за счет того, что иностранцев много, причем если раньше уровня они были, прямо скажем, никакого, то теперь некоторые клубы достаточно серьезных ребят приглашают, за которыми наши игроки тянутся.

— Олигархи на футбол сильно влияют?

— С одной стороны, во многом они мне помогают — без них такие стадионы построить, которые сегодня имеем, наверное, не смогли бы, и детские и юношеские школы содержать тоже — это на их плечах лежит, и это большой плюс, но когда олигархи в управление начинают вмешиваться и, видимо, не надо тебе рассказывать, какие рычаги включают, — в этом, конечно, большая опасность таится.

— Вам часто за эти полтора года очень влиятельные люди звонили и рассказывали, как нужно работать и что делать?

— Нечасто, но звонили.

— И указания давали руководящие?

— Пытались давать, но я к этим указаниям...

— Вам с вашим характером слушать подобное каково?

— Слушать всех надо, а как поступать — это уже вопрос другой.

— Обиженных много?

— Думаю, хватает, но когда определенное давление идет, предлагаю: давайте соберемся, коллегиально эту проблему обсудим, чтобы к пониманию все пришли...

— Сегодня против вас компания в прессе развернута, всевозможные надуманные доводы выискивают, пишут и говорят такое, во что нормальному, здравомыслящему человеку невозможно поверить. Хотят, чтобы свой пост вы оставили, — вы это сделаете?

— Ну, попытка силовым методом здание ФФУ захватить уже была, и руководитель Фе­де­ра­ции футбола Киева господин Кочетов не последнюю роль в этом сыграл. Товарищ мой, который пришел и посоветовал: «Ты знаешь, лучше заявление напиши, потому что столько грязи на тебя выльют!». Я возразил: «Подожди, а чем такое отношение я заслужил? Я все регионы объехал, с людьми разговаривал, видел, как они меня выдвигали, — почти все федерации ведь меня под­держали. Как им этот свой шаг объясню?». — «Да нет, ты не понимаешь, что против тебя! Ты же Януковича ставленник...».

— А, так вот вы, оказывается, кто?

— «А то, что я по всем областям ездил и там меня выдвинули, — спросил, — это как?».

— А что сборная блестяще так выступила?

— Не-не-не, они же этого не понимают, спрашивают: «А что же ты сделал? Только сборная себя показала — больше ничего».

— А что еще надо?

— Я вот еще о чем сказать хочу. Что такое Федерация футбола и каким образом свою работу она выполняет? Главное — это детско-юношеский футбол, и здесь мы все делаем, чтобы ребята себя показали и массовость была, чтобы все условия были созданы, а следующий момент — национальная сборная. Все! — это то, что в компетенции федерации: что же касается футбола, который организовывает и ведет Премьер-лига, — мы с ней и с президентом ее товарищем Да­ни­ло­вым по договору работаем. Это объединение клубов, у них свои законы и порядки, у меня вице-президент по работе с этой системой имеется, и хотя я его вообще не вижу, тем не менее он существует. Какую пользу федерации он приносит? Проводит соревнования. Ну, хорошо, проводи, но не мешай. Федерацию футбола и сегодня, и завтра, независимо от того, Коньков ею руководит или другой человек принципиальный, лихорадить будет, если такая вакханалия будет твориться. Ты же видишь, что сейчас в стране происходит, и все равно люди находят время футболом жить...

— ...и на стадионы ходят...

— Да, и я так понимаю: наша задача — объединять их, а не разъединять, а вице-президент ФФУ Попов обвиняет меня в том, что я Каддафи... Я прожил в футболе жизнь, никуда не бегу, ни от кого не прячусь, ни в чем не замешан, а мне говорят: «Янукович — предатель, и ты вместе с ним». Какое отношение к Януковичу я имею? В раздевалку сборной его пригласил? Но ведь он Президентом страны тогда был! Я что, не должен был ходить к Президенту вопросы детско-юношеского футбола решать? Был обязан! Попасть к нему тяжело было, тем не менее какие-то лазейки я находил. Для чего? Для себя лично, что ли? Люди, которые меня обвиняют, еще в ХХ веке живут, старыми категориями, а на заангажированность журналистов внимание обращать уже перестал, она мне опостылела. Обижаюсь ли я на них? Боже упаси! — я же вижу, кто за ними стоит.

— А сердце болит?

— Конечно.

— От несправедливости выть порой хочется?

— (Глаза наполняются слезами).

— Вы об объединении говорили, и лично для меня вы — человек, объединяющий, казалось бы, не­объединимое: Донецк и Киев. Столько лет в Донецке на высочайшем уровне отыграли, столь­ко в Киеве... Интересно, когда «Шахтер» и «Динамо» играют, за кого вы болеете?

— Болею за футбол вообще. Когда «Динамо» прекрасную игру показывает, для меня эта команда лучшая в мире, когда «Шахтер» играет блестяще — лучший он, а если они между собой отношения выясняют... Ну, пополам же себя не разрежешь: есть симпатии, есть антипатии, тем не менее для меня это две родные команды.

— Для вас и для ваших партнеров каких-либо тайн и секретов на футбольном поле, по-моему, не было — вы, пожалуй, все о футболе знали и все в нем умели, а вот сегодня вещи, для вас не­по­стижимые, есть? К примеру, некоторые выдающиеся футболисты мне говорили: «Все можем понять, но как Месси играет... Это что-то сверхъестественное!»...

— Ну, во-первых, Дима, много знать о футболе человек, который такой пост, как я, занимает, обязан, а всего знать не дано никому, и о феномене Месси мы еще не год и не два, наверное, рассуждать будем: почему он такой, как играет...

— ...непредсказуемо, правда?

— Ну, конечно. Есть моменты, о которых только догадываться можно либо же философ­ствовать, но на это время не­об­ходимо, тем не менее некоторые команды «противоядие» уже находят и действуют против Месси довольно успешно.

— Новикова с Никулиным на него нет...

— Может, и так (улы­бается).

— Думаю, как человек, который столько на высочайшем уровне играл, вы уже наверняка циничны не­множко: смотрите футбол по телевизору или на стадионе — и удивить вас трудно, ну а моменты, когда, словно мальчишка, вскакиваете в восхищении от кого-то, бывают?

— Конечно: вот играла наша сборная с Францией, и мы победили 2:0 — такого единения людей давно я не видел.

— Украинская сборная теоретически может когда-нибудь заиграть так, что весь мир ахнет?

— Честно на этот вопрос ответить? Пока в таком состоянии страна, нет. Держава еще труд людей уважать не научилась, и если другие государства в развитие детско-юношеского футбола серьезные средст­ва вкладывают и инфраструктуру строят, мы даже на пути к этому еще не стоим, по­это­му как может сборная в ближайшем будущем конкуренцию лучшим командам ми­­ра составить?

— С чего бы, да?

— С чего бы — вот именно? Есть объективные вещи, на которые мы смотрим и думаем: да, вот это выиграть можем, сюда попасть реально, но чтобы, как выдающиеся сборные, блистать, нам еще много чего надо.

— Мне представляется, что вы очень сентиментальны: внешне, на первый взгляд, неприступный, в душе — добрый, ранимый... Думаю, вы от увиденного фильма способны заплакать, от  книги прочитанной — так это?

— Да.

— Что вас в последний раз заплакать заставило?

— Ну, вот сегодня, когда о таких людях мы говорили, как Колотов, Высоцкий... (В глазах блестят слезы).

— Когда все надоедает и работа уже не в радость, хочется в сторону ее отложить, чем занимаетесь?

— На рыбалку иду.

— Ловится рыбка, большая и маленькая?

— А мне не интересно, ловится она или нет, — сам процесс я люблю.

— Мысли при этом только о футболе по-прежнему?

— В основном да.

— Самые яркие матчи с вашим учас­тием вы вспоминаете? Что первое в памяти всплывает?

— Игры с «Баварией», «Эйндховеном».

— Записи их на дисках у вас есть?

— Обязательно!

— Смотрите их?

— Иногда.

— Когда на экране себя видите — молодого...

— ...(перебивает) на себя я как раз и не смотрю — на другие, как правило, вещи внимание обращаю.

— Когда на экране товарищей — свидетелей вашей юности — видите, о чем думаете: кто как передачу отдал или какие вы молодые и счастливые были?

— Я на командные действия смотрю, на слаженность отдельных фрагментов игры, на то, как атакующие действия наши локализуются, как оборона с натиском соперников справляется, сравниваю с тем, что вижу сегодня, и думаю: «Что же произошло за это время, что и в каком направлении по­менялось?». Потом размышляю, как за короткий промежуток времени наша на­цио­нальная сборная заиграла: те же самые футболисты, но другие, наверное, подходы, требования, отношения — ребят и тренеров... Как это все усилить — вот что мне интерес­но.

— Хорошо в середине 70-х киевские динамовцы играли — с точки зрения сегод­няшнего футбола?

— Очень хорошо — ну что ты!

— Сегодня вы иногда на поле выходите?

— На поле уже нет, а через сеточку мячик еще бросаю.

— Техника осталась?

— Технику, как говорится...

— ...не пропьешь...

— ...и в магазине не купишь (улыбается) — все у меня здорово, только играть уже не могу.

— Анатолий Дмитриевич, я благодарен вам за интервью, а еще за вашу игру, о которой, хоть уже 40 лет прошло, миллионы болельщиков до сих пор помнят, — это же счастье, правда?

— Согласен.

— Значит, все было не зря?

— Ну, конечно!

— Спасибо еще вам за то, что на пос­ту президента Федерации футбола Украины вы сделали, но самое главное — за то, что чистым, добрым человеком остались, что, согласитесь, далеко не каждому удается. Желаю здоровья крепкого и чтобы поменьше вихрей враждебных веяло над вами!

— Вот этого и я себе пожелать хотел бы, и тебе тоже, потому что не так часто удается поговорить с журналистами о футболе и людях его откровенно: сейчас многих другие вещи интересуют — в частности, грязь, и сделать пытаются так, чтобы от этой грязи я отмывался, но я в нее еще не вступал, а с людишками, которые так поступают, должны покончить мы раз и навсегда! Это футбол не красит, но им почему-то не стыдно, не боязно, а вольготно. Вот это меня страшит больше всего, так что тяжелая работа впереди, но будем смотреть на нее, Дима, с оптимизмом, потому что есть у нас такие, как Фоменко и другие, мужики, которые на совесть работают, а не за тити-мити...

— Люди хорошие есть, а значит, пробьемся...

— Я в этом уверен. Мы вот о выдающихся личностях говорили, и с одним таким человеком — Владимиром Высоцким — мне повезло быть знакомым, какие-то вещи обсуждать и по некоторым вопросам советоваться, и стихи его до сих пор у меня в памяти. (Читает):

...И хоть путь мой и длинен, и долог,
И хоть я заслужил похвалу —
Обо мне не напишут некролог
На последней странице в углу.
Но я не жалею!
...И хотя во все светлое верил —
Например, в наш советский народ, —
Не поставят мне памятник в сквере
Где-нибудь у Покровских ворот.
Но я не жалею!..